Введение
Традиционный экономический анализ дает возможность выявить перечень факторов, которые привели к кризису, в тот момент, когда сам кризис уже в разгаре или вообще закончился [4]. В таких условиях антикризисные программы, направленные на локализацию этих факторов, малоэффективны. Во-первых, даже если экономический анализ выявил все указанные факторы, сама антикризисная программа составляется по результатам экономического анализа. Как следствие, ее регулирующее воздействие сильно опаздывает по времени.
Во-вторых, социально-экономические системы постоянно развиваются. Поэтому всегда присутствует риск появления новых факторов, которые еще не выявлены экономическим анализом, так как новый кризис, в котором они себя по-настоящему проявят, еще не наступил. Очевидно, что разрабатываемые антикризисные программы, в том числе системы мониторинга, созданные по результатам экономического анализа, до поры до времени их не учитывают.
В-третьих, экономический анализ нацелен на выделение отдельных причин, но не системы факторов, которая порождает кризисы. За пределами области регулирования оказываются взаимосвязи причин и факторов, а следовательно, мультипликативный эффект системного воздействия на объект антикризисного управления. В конечном итоге все это напоминает борьбу со Змеем-Горынычем из русских народных сказок: на месте одной отрубленной головы (фактора, повлекшего за собой кризис) вырастают три новых при наступлении очередного кризиса, сгенерированные самой социально-экономической системой, находящейся в состоянии кризиса.
Современной альтернативой традиционному экономическому анализу выступает системный подход, в частности сетевой анализ. Отметим, что для разработки эффективных мер по борьбе с уязвимостью финансовых систем МВФ и Совет по финансовой стабильности1 рекомендуют регуляторам использовать сетевой анализ, который опирается на теорию графов [13].
Новая методология ориентируется на изучение отношений, возникающих между участниками рынка, которые могут оказать влияние как на национальные экономики, так и на мировую экономику в будущем. В создаваемых на такой основе моделях участники рынка рассматриваются как совокупность узлов или точек излома/вершин, а при анализе связей между ними внимание фокусируется на функциях и связях, на качестве отношений и потоках ликвидности (денежных потоках), которые ими генерируются, а также на рисках передачи нестабильности, возникающих в результате этих отношений [10].
Полагаем, сетевой подход завоевывает популярность еще и потому, что в качестве модели для изучения социально-экономических систем позволяет использовать не машины и механизмы, связи между которыми носят технический характер, а живые организмы. Возможно, в будущем станут говорить не о «хозяйственных механизмах», так как в этом термине прослеживается связь с механическими системами, а о хозяйственных, или социально-экономических, организмах. Для использования нового термина есть все основания: современная экономика действительно напоминает живой организм. Ее развитие имеет сходство с развитием биологических объектов, в том числе благодаря уникальному свойству последних адаптироваться к переменам.
В предлагаемой статье внимание сосредоточено на товарно-денежных отношениях как объекте антикризисного управления. Мы не ставим перед собой цель описать математическую модель их развития – предлагаем исследовать товарно-денежные отношения, используя принцип сетевого подхода. Прежде всего, рассматриваются меновые пропорции как фундаментальные отношения обмена, которые объективно возникают между участниками рынка и оказывают системообразующее влияние как на национальные экономики, так и на мировую экономику в будущем. Так же как и в предыдущих статьях, при исследовании товарно-денежных отношений принята концепция «субъект управления (в нашем случае – товарно-денежные отношения) – живой организм».
Новая парадигма рыночных отношений
Современная мировая экономика пронизана социальными сетями словно сосудами и капиллярами, а в перспективе, возможно, будет целиком соткана из них. Эти сети создают единое информационное пространство, порождая глобализацию и интернационализацию общественного производства. Как никогда ранее, мир стал динамичен и по-новому непредсказуем, что ставит под вопрос любые прогнозы его развития.
Новая экономическая реальность позволяет иначе взглянуть на вывод К. Маркса о превращении науки в производительную силу общества, не до конца раскрытый в XIX веке [6]. Она же бросает вызов его фундаментальным постулатам о стоимости как общественно необходимом труде, а также о законе тенденции нормы прибыли к понижению [5, с. 46–48].
Речь идет о том, что товары, будучи питательными веществами социального тела, изначально были взвешены относительно друг друга (получали меновые пропорции, выраженные в других товарах), подобно каплям воды в океане, в соответствии с затратами общественно необходимого труда на их производство. Все это позволило К. Марксу заявить: «Стоимость… товара… выражается теперь в бесчисленных других элементах товарного мира. Каждое другое товарное тело становится зеркалом [его. – П. У.] стоимости <…> Таким образом, только теперь сама эта стоимость действительно выступает как сгусток лишенного различий человеческого труда» [5, c. 72–73]. Однако в современной экономике системно значимое влияние на эти меновые пропорции оказывают и другие факторы. Как следствие, тенденция к снижению затрат на производство современных товаров, обусловленная ростом производительности труда, снижением фондоотдачи и материалоемкости продукции, не сопровождается обязательным снижением нормы прибыли, что необходимо для общего снижения цен на мировом и национальных рынках.
Напротив, наблюдается рост цен на товары и услуги, который обусловлен спекулятивными операциями транснациональных капиталов, а также государственно-монополистическим регулированием экономических процессов. В этих специфических условиях стоимость как экономическая категория приобретает форму своего выражения, меновую стоимость, которая позволяет ей оставаться существенным, но не доминирующим фактором при установлении цен на мировом и национальных рынках. В то же время существенную роль на рынке получает социальная значимость того или иного товара или услуги.
Феномен современных денег: стоимости нет, но обмен товаров обеспечивается
Новые тенденции при формировании меновой стоимости находят свое развитие в современных деньгах, которые в ходе эволюции выросли из обмена эквивалентных стоимостей. Между тем на протяжении минувшего столетия деньги потеряли свою стоимость. Полноценные монеты из драгоценных металлов превратились в представителей стоимости обращающихся на мировом рынке товаров. Так, если золотые монеты, обменивавшиеся на какой-либо товар, имели реальную стоимость, эквивалентную продаваемому за них товару, то в настоящее время приблизительная стоимость печати долларовой банкноты составляет 3 цента, а себестоимость электронного платежа не превышает 30 руб. за 1 операцию вне зависимости от его величины.
По факту, не имея стоимости, современные деньги продолжают обслуживать обращение товаров, в том числе капиталов, получив на рынке специфическую меновую или, как ее называют некоторые экономисты, представительную стоимость [12]. Кроме того, в рамках корпоративных финансов принято говорить о ценности (стоимости) денег как капитала, зависящей от величины процента, который необходимо заплатить кредитору при возвращении займа. Однако и такая «цена», рассчитанная на основе дисконтирования денежных потоков, никак не связана с издержками на производство и обращение данного специфического товара.
В конечном итоге понятный и эквивалентный обмен одной стоимости (заключенной в монете из драгоценного металла) на другую стоимость (содержащуюся в товаре), составлявший суть функции средства обращения классических денег, сохранив формальное сходство с классическими отношениями обмена, уступил место кредитным отношениям и обмену представительными стоимостями. На основе последних сформировались специфические социальные сети – платежные системы и рынки ценных бумаг [12, 10]. И те и другие, точно так же, как кровеносная и лимфатическая системы живого организма, обеспечивают жизнедеятельность социально-экономических систем. Эти сети, как и другие хозяйственные механизмы, составляющие основу современной экономики, имеют свои жизненные (экономические) циклы, которые определяются человеческим фактором. В данном случае речь идет о свойстве людей осознанно или неосознанно оказывать управляющее воздействие, в том числе переносить свой жизненный цикл и характерную для себя формулу успеха – систему своих стереотипов поведения – на объект управления.
Жизненные циклы: бесконечная многофазовая спираль в спирали
Современная экономика имеет очень сложный жизненный (экономический) цикл, который лишь отчасти отражает традиционные представления по этому вопросу некогда непримиримых идеологических оппонентов. В данном случае речь идет о том, что и советская политическая экономия, и современная западная теория деловых циклов фактически исходят из одной и той же упрощенной установки: экономический цикл – это четыре очень простые фазы, сменяющие друг друга: кризис, следующая за ним депрессия (стагнация), оживление и подъем, которые, в свою очередь, сменяются новым кризисом, депрессией и т. д.
Между тем реальный деловой цикл (жизненный цикл любого объекта управления) состоит из десятка фаз. В наших работах содержится обзор концепций жизненного цикла (системы меридианов и моделей биологического и социального развития У-Син и И-Цзин), разработанных в Юго-Восточной Азии, а также исследований некоторых ученых из Европы, России и США по данному вопросу. В предлагаемой статье исследуется роль меновых пропорций на инфляцию и кризисы в условиях смены фаз жизненного цикла, и такой анализ был бы неполным без ссылки на классиков марксизма, так как именно им принадлежит пальма первенства в исследовании формы стоимости (меновой стоимости).
Эволюция мировой цивилизации, описанная К. Марксом и Ф. Энгельсом, например, в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», последовательно проходила фазы первобытнообщинного, рабовладельческого, феодального и капиталистического общества. Это дало им основание говорить о возможности построения коммунистического общества. Не проводя никаких глубоких параллелей между теориями коммунизма и постиндустриального общества, отметим, что в обоих случаях фактически предсказывается переход в очередную фазу сверхбольшого жизненного цикла. В свою очередь, в рамках теории формы стоимости, опубликованной в работах «К критике «Политической экономии» и «Капитал», К. Маркс исследовал эволюцию единичной формы стоимости (меновой стоимости) в развернутую форму, которая сменяется всеобщей и, наконец, денежной формой стоимости. Изучая эти фазы жизненного цикла, он также нигде не писал о том, что на этом эволюция прекратилась [6].
Для простоты восприятия или по идеологическим соображениям все изложенные взгляды К. Маркса можно свести к механическим скачкам от кризиса к подъему и обратно, предлагавшимся как политэкономами в советское время, так и сторонниками теории деловых циклов сегодня. Однако было бы конструктивно рассматривать указанную теорию форм меновой стоимости, а также концепцию эволюции общества начиная с первобытнообщинного строя и т. д. (наравне с упомянутыми выше теориями) в качестве необходимых элементов, которые дают возможность исследовать жизненные циклы социально-экономических систем на качественно новом уровне.
Приведенные выше соображения позволяют поставить вопрос о том, что на самом деле привычные показатели роста и падения производства не всегда являются ключевыми характеристиками фаз жизненного цикла, оставаясь одним из возможных показателей их развития. В связи с этим отметим, что выделенные Н. Д. Кондратьевым и С. Ю. Глазьевым технологические уклады намечают подход к качественно новой оценке фаз жизненного цикла социально-экономических систем (корпораций, национальных экономик и мирового рынка в целом) [2].
Каждая фаза жизненного цикла формируется на основе предыдущих фаз, разрешает проблемы эволюции, которые там возникли. В конкретной фазе используется свойственный только ей мотивационный механизм, который не может быть описан в рамках теории рациональных ожиданий. В настоящее время этот вопрос начинают исследовать в рамках ряда прогрессивных дисциплин, к которым относятся поведенческие финансы, психология поведения, организационное поведение, организационная психология, антикризисное управление и др.
Любую фазу можно и нужно рассматривать в качестве самостоятельного жизненного цикла, но на более ограниченном участке времени, который, в свою очередь, также состоит из десяти фаз. И наоборот, жизненный цикл любого объекта, в том числе социально-экономических систем, является самостоятельной фазой какого-то другого, более глобального жизненного цикла. В этом отношении мы разделяем взгляды И. А. Шумпетера на взаимосвязь циклов С. Китчина (3–4 года), К. Жюгляра (7–11 лет) и С. Кузнеца (15–25 лет) с длинными волнами хозяйственной активности Н. Д. Кондратьева (48–60 лет) и т. д. Отметим, что в рассматриваемую концепцию укладываются упомянутые выше теории К. Маркса и идеологов постиндустриального общества как примеры анализа сверхбольших циклов развития социально-экономических систем.
В дополнение к указанным выше циклам нужно выделять жизненные циклы очень маленькой продолжительности. В частности, такие циклы рассматриваются в рамках волновой теории Р. Н. Эллиотта. В свою очередь, трейдеры усматривают соответствующие циклы в колебаниях курсов ценных бумаг на минутных и тиковых графиках и т. д. По мере глобализации рынков, развития информационных технологий, которые позволяют субъекту и объекту управления взаимодействовать в интерактивном режиме, микроциклы начинают играть системно значимую роль, повышая риски неопределенности в социально-экономических процессах.
Речь идет о том, что на объект управления постоянно оказывают влияние мимолетные настроения субъекта управления, обусловленные сменой фаз его жизненных микроциклов и самыми незначительными стереотипами поведения и передающие риски нестабильности другим участникам глобальных социально-экономических процессов.
Ранее эти процессы охватывали уровень взаимодействия между отдельными близкими людьми (семья, друзья). В настоящее время глобализация вовлекла в водоворот общения на уровне сверхмалых фаз жизненного цикла большие общности людей. Однако отсутствуют эффективные инструменты для того, чтобы компенсировать возникающую взаимную нестабильность их поведения. В этих условиях роль личности геометрически возрастает. Соответственно, усиливается роль человеческого фактора в антикризисном управлении.
Таким образом, патология, которая по тем или иным причинам возникает на любой фазе жизненного цикла, создает риски появления «Черного лебедя» Н. Талеба, то есть наступления кризиса, который на данном этапе развития риск-менеджмента фактически не прогнозируется [9]. Также можно говорить о ситуации, когда деструктивный переход из одной фазы, на первый взгляд незначительной по продолжительности, в другую такую же по длине фазу жизненного микроцикла создает необратимые последствия, влекущие за собой наступление глобального кризиса для всей социально-экономической системы. При этом такой кризис скажется на циклах С. Китчина, К. Жюгляра, С. Кузнеца и даже Н. Д. Кондратьева.
Следовательно, эффект от перехода объекта управления из одной фазы в другую определяется не тем обстоятельством, в рамках какого по величине жизненного цикла они происходят. В данном случае существенную роль играет то, насколько объект управления (его интеллектуальный капитал как формула успеха социально-экономических систем) готов принять соответствующие изменения своей очередной фазы жизненного цикла под воздействием внешних и внутренних факторов, не проявляя патологии, то есть успешно адаптироваться к ним.
Консерватизм формулы успеха как фактор, ограничивающий развитие
Популярная в настоящее время концепция рефлексивности Дж. Сороса исходит из того, что участники рыночных отношений имеют искаженное представление о рынке.
Тем не менее на основе недостоверной информации принимаются важные управленческие решения. При этом результаты их реализации очень часто далеки от тех, которые ожидает субъект управления [7]. В целом разделяя такой вывод, который свидетельствует о недостаточной практической ценности теории рациональных ожиданий, уточним основополагающую причину данного положения вещей.
Межфазовые переходы практически всегда проходят болезненно. Как отмечалось выше, в каждой фазе, которая на данном этапе развития общественного производства у любой национальной экономики или мирового рынка в целом, а также у каждого отдельного предприятия все-таки своя, соответствующие общности людей формируют систему стереотипов поведения (формулу успеха). Последняя определяет потенциальные способности и навыки, компетенции и опыт, а в конечном итоге производственное и социально-экономическое поведение людей – человеческий капитал, связи и взаимоотношения внутри и вокруг корпорации – капитал отношений, технологии производства – организационный капитал. В результате формула успеха способна блокировать естественный процесс адаптации объекта и субъекта управления к переменам, связанным с изменением экономического (жизненного) цикла, или существенно исказить рыночные процессы, так как она определяет все внешние и внутренние процессы жизнедеятельности субъекта и объекта управления.
Всему виной ограничения восприятия окружающего мира, которые навязывает участникам рынка их собственная формула успеха, наработанная ими и выраженная в форме интеллектуального капитала. Как правило, эта система стереотипов поведения себя очень хорошо зарекомендовала на той фазе жизненного цикла, когда она была сформирована. Однако в новой фазе система начинает давать сбой. Следует отметить, что именно консерватизм интеллектуального капитала как очень мощной системы стереотипов поведения приводит к тому, что смена фаз оказывается негармоничной и проходит через кризисы.
Выше отмечалось, что кризисы наступают в ходе ошибок субъекта управления при вхождении объекта управления в очередную фазу жизненного цикла. В связи с этим мы не рассматриваем кризисы в качестве обязательной фазы экономического (жизненного) цикла социально-экономических систем [12, 8]. Точно так же как неправильный образ жизни, продиктованный неэффективной формулой успеха, может привести живой организм к гибели, кризис социально-экономической системы свидетельствует о развитии патологии в его жизненном цикле по вине интеллектуального капитала, принадлежащего ему или субъекту управления им.
Смена фаз жизненного цикла приводит к коррекции меновых пропорций
Любые качественные изменения (смена фаз жизненного цикла) обусловлены процессами развития производительных сил, изменениями форм и функций интеллектуального капитала в социально-экономических системах. От фазы к фазе жизненного цикла уточняются приоритеты, ценности и факторы развития, технологическая база, отраслевая и инвестиционная структура, функциональные связи между субъектами хозяйствования на макро- и микроуровнях. При переходе между фазами больших жизненных циклов эти процессы проявляются более наглядно. Так, например, при переходе от одного цикла Н. Д. Кондратьева к другому происходят фундаментальные изменения, связанные со сменой технологических укладов.
В силу того что глобальные социальные сети пронизали рынки, при переходе любой системно значимой экономики из одной фазы жизненного цикла в другую изменяются издержки производства и обращения всех без исключения товаров и т. д., в том числе на мировом рынке. Следствием этих процессов становится глобальная коррекция меновых пропорций. В отношении к разным производствам и территориям, а также различным товарам и услугам рассматриваемые процессы имеют разную динамику.
В любом случае следствием перехода экономики в новую фазу жизненного цикла должны становиться изменения меновых пропорций (соотношений обмена), которые складываются на рынках капиталов, товаров и услуг. Предполагается, что рассматриваемые изменения обязательно отражают процессы механизации и автоматизации отраслей экономики, а следовательно, уровень производительности труда и фондоотдачи, материалоемкости продукции, от которых зависит себестоимость товаров и услуг.
Например, за последние 30–40 лет существенно выросла производительность труда в промышленности, в частности в электронике и автомобилестроении, а затем в строительстве. Однако она качественно отстает в сельском хозяйстве и связанных с ним отраслях. Эти изменения должны так или иначе отразиться в меновых пропорциях, которые проявляются в ценах на товары и услуги на протяжении последних десятилетий.
В конце 80-х годов однокомнатную квартиру в Москве можно было обменять на автомобиль «Жигули» (меновая пропорция 1:1). В конце 90-х – начале 2000-х годов трехкомнатную квартиру в «сталинском» доме в Москве можно было купить за 80 тыс. долл. В это же время новый автомобиль «Форд Мондео» стоил 40 тыс. долл.
Следовательно, между этими двумя товарами устанавливалась меновая пропорция 2:1. Перед кризисом 2008 года та же меновая пропорция существенно изменилась и составляла уже 15:1, а после кризиса – 10:1.
Аналогичные изменения можно наблюдать и в течение более коротких промежутков времени. Например, по данным Банка России, цены на ячмень и растительные жиры в первой половине 2011 года по сравнению с соответствующим периодом предыдущего года выросли примерно в 1,4 раза, пшеницы и кукурузы – в 1,8 раза2 [3]. За последний месяц рожь подорожала в 3,5 раза [1]. Это значит, что в течение рассматриваемого периода стоимость товаров других категорий, цены на которые повышались не так стремительно или, наоборот, снижались (например, на недвижимость), выраженная в указанных выше товарах, изменилась качественно, в некоторых случаях снизившись почти в 2 раза, а в некоторых случаях и более.
Как правило, изменения меновых пропорций отражают качественные процессы, связанные со сменой фаз жизненного цикла. В связи с этим, на наш взгляд, оправдано использование индексов меновых пропорций, которые бы рассчитывались по основным видам товаров и услуг для повышения эффективности прогнозов качественных изменений на мировом и национальных рынках.
Однако, как будет показано ниже, со временем участники мирового и национальных рынков начинают рассматривать сложившиеся в предыдущих фазах жизненного цикла меновые пропорции в качестве стереотипов поведения. Такие стереотипы не только определяют поведение участников рынка в совершаемых сделках купли-продажи товаров и услуг, но и оказывают системно значимое влияние на ключевые стратегии развития корпораций и мировую экономику в целом.
Механизмы коррекции меновых пропорций в условиях государственно-монополистического регулирования
В эпоху господства полноценных денег (золотых монет и/или банкнот, свободно разменивавшихся на золото) смена фаз экономического цикла и сопровождающее этот процесс изменение меновых пропорций неизбежно приводили к тому, что цены на товары, которые переставали пользоваться спросом в связи с их перепроизводством (избытком на рынке), снижались. Обесценение таких товаров, в том числе рабочей силы, недвижимости и ценных бумаг, характерно для экономических кризисов, которые происходили регулярно до первой трети прошлого столетия включительно.
Современная экономика устроена по-другому. Лишенные стоимости деньги в руках государственных регуляторов и монополий являются очень пластичным инструментом, который позволяет им навязывать рынку цены, которые не согласуются с ценами на другие товары. Развитые рынки ценных бумаг и платежные системы, функционирующие в реальном времени, являющиеся инструментами денежно-кредитной политики государства, выполняют роль отводных и приводных каналов ликвидности, которая обслуживает экономику. В этих условиях меновые пропорции оказываются единственным честным индикатором, который сигнализирует обществу о возникших перекосах на макроэкономическом уровне. Поясним эту мысль.
Благодаря эффективным инструментам бюджетной и денежно-кредитной политики, которые являются частью формулы успеха любого развитого государства, блокируются снижение номинальной заработной платы, резонансное обесценение социально значимых программ (жилищное строительство, здравоохранение и т. д.) и корректируются курсы ценных бумаг.
Когда возрастает роль государственного регулирования во многих странах и на межстрановом уровне, становится объективно необходимо изменение меновых пропорций, обусловленное сменой фаз жизненного цикла. Однако фактически оно наступает с большими задержками. Одновременно по принципу сообщающихся сосудов возникшие перекосы компенсируются дефицитом бюджетов, частично опосредуются структурным ростом цен (явной инфляцией) и, прежде всего, ухудшением качества социально значимых товаров и услуг (скрытая инфляция). Эти тенденции прослеживаются на примере последнего экономического кризиса. Как справедливо указывает С. Ю. Глазьев, в настоящее время общество переходит к новому технологическому укладу, то есть происходит очередная смена фаз жизненного цикла [2]. Это болезненные процессы, которые предполагают кардинальные изменения в сформировавшихся на предыдущей фазе жизненного цикла стереотипах поведения (реорганизацию интеллектуального капитала), сопровождаются кризисом.
Кризис 2008 года: торжество рефлексии регуляторов рынка
Экономический кризис 2008 года начался с обесценения товаров, в том числе на фондовых, ипотечных, товарно-сырьевых рынках, что сказалось на социальных программах и доходах населения. Эти процессы, нацеленные на коррекцию меновых пропорций, напоминали летнюю засуху (финансовый кризис), в условиях которой плохо работала кровеносная и лимфатическая системы мировой экономики. Платежные системы и фондовые рынки потеряли существенную часть своей ликвидности.
Полагаем, что скорость обращения денег резко замедлилась, что привело к их нехватке. Все это воспринимается в качестве глобального экономического кризиса.
В то же время проявившаяся по образцу экономического кризиса 1929–1933 годов коррекция меновых пропорций была блокирована государствами с помощью инструментов бюджетной и денежно-кредитной политики. Она свелась к поддержке (рефинансированию) регуляторами всех развитых стран национальных финансовых институтов и прежде всего коммерческих банков. «Жирные коты», по образному выражению В. В. Путина, проигравшие свою ликвидность, в том числе в ходе спекуляций с производными финансовыми инструментами, в своем большинстве избежали процедур банкротства, но получили новую ликвидность для того, чтобы наконец выдать кредиты населению и реальному сектору экономики. Как следствие платежным системам была обеспечена дополнительная ликвидность, которая в конечном итоге пробила тромбы (затоваривание рынков).
Цены на недвижимость, ценные бумаги, сырье, в частности нефть, стали возвращаться на докризисный уровень, что было воспринято обществом в качестве победы над кризисом. В этих условиях возникают вопросы: произошла ли необходимая для дальнейшего развития экономики (смены фазы жизненного цикла) коррекция меновых пропорций? что произойдет с избыточной ликвидностью в условиях, когда скорость обращения денег окажется на докризисном уровне?
По всей видимости, если государство как субъект управления не сможет обеспечить необходимый уровень стерилизации денежной массы, избыточная ликвидность образует навес, который, вопреки его воле, будет давить на рынок, обеспечивая меновым пропорциям некоторую возможность принять те соотношения, к которым они стремятся в связи с изменением фазы экономического (жизненного) цикла. На наш взгляд, в этом контексте следует рассматривать отмеченный выше рост цен на продукты питания в течение 2011 года.
В той степени, в какой регуляторам удается стерилизовать денежную массу, экономика имеет ограниченные возможности для коррекции своих меновых пропорций.
Однако это неизбежно скажется на темпах ее роста. Неизбежны дефициты бюджетов, которые в данном случае мы наблюдаем в США, странах Евросоюза, Японии и т. д.
В свою очередь, эти дефициты бюджетов являются дополнительным индикатором, который свидетельствует о том, что в силу своих стереотипов поведения регуляторы национальных экономик искусственно сдерживают рост цен на продукты и услуги первой необходимости, а также подогревают рынки недвижимости и ценных бумаг, тем самым препятствуя снижению их доли в меновых пропорциях.
Таким образом, на практике речь идет о том, что, как правило, при наличии видимого паритета основных валют инфляция приобретает ярко выраженный структурный характер. Одновременно резко увеличивается объем спекулятивных операций со стороны финансовых институтов, прежде всего коммерческих банков. В ходе такой деятельности они получают доходы, существенно отличающиеся от тех, которые дает традиционная банковская деятельность, например кредитование реального сектора экономики. Это, в свою очередь, приводит к необоснованному с точки зрения дальнейшего экономического развития перераспределению национального богатства между народами, государствами, социальными группами населения, отраслями экономики и отдельными корпорациями.
Необходимо отметить, что вопрос об оптимальных меновых пропорциях в разрезе социальных групп специфического товара – рабочей силы – остается малоизученным.
С одной стороны, это само по себе создает предпосылки для политических спекуляций (в том числе перед выборами президентов, парламентов, местных органов власти) и повышенному интересу со стороны населения к производственным, национальным, территориальным и другим вопросам. С другой стороны, регулирование данного объекта управления осуществляется в большей степени эмпирически и интуитивно, что мы наблюдаем по предвыборным программам фактически во всех странах мира.
В современных условиях население планеты сталкивается с непривычными для его большинства меновыми пропорциями, которые сказываются на росте цен на группы товаров больше, чем обычно. Такой процесс приводит к существенному падению уровня жизни одной части населения и обогащению другой, а также социальным потрясениям в различных точках мира. Внешне это может проявляться как экстремизм, бандитизм, в том числе пиратство, и националистические выступления. Именно в такой плоскости мы рассматриваем социальные и экономические катаклизмы в Северной Африке, на Ближнем Востоке, в Европе, странах бывшего СССР, а также популярность движения «Захвати Уолл-Стрит» не только в США, но и в других странах мира.
С другой стороны, руководствуясь наработанными стереотипами управления, некоторые государства, например Республика Беларусь, могут использовать административные ресурсы в экономике в качестве инфляционного шлюза. Однако инфляция реализует функцию современных денег – коррекции меновых пропорций [12].
Выравниванию меновых пропорций, а следовательно, эффективному развитию производительных сил и производственных отношений меры административного регулирования будут препятствовать, а значит, они способны вызвать сбои в функционировании экономического механизма (кризисы).
Такие кризисы могут иметь затяжной сценарий, который предполагает последовательный рост удельного веса теневого производства и обращения товаров и услуг, в том числе наркоторговли и проституции. В этих условиях для национальных экономик также характерен отрицательный или нулевой темп роста (он может быть замаскирован некоторым псевдоростом, связанным с учетом в расчетах инфляции), а также структурный дефицит продукции, цены на которую регулируются государством.
Для борьбы с экономическими нарушениями (сокрытием продукции, которая, например, по образу и подобию продразверстки может подлежать обязательной продаже, теневыми схемами производства и реализации товаров) у государств появится соблазн использовать аппарат понуждения (прокуратуру, налоговую полицию, финансовый мониторинг и т. д.). Во внешней политике также будет использоваться принуждение, как политическое, так и с использованием вооруженных сил (Афганистан, Ирак, Косово, Ливия, Сирия, Иран и т. д.), с целью получить контроль над недооцененными трудовыми и природными ресурсами, прежде всего для компенсации указанных перекосов меновых пропорций на национальном уровне.
В условиях информационной открытости общества, которую обеспечивают социальные сети (Wikileaks, Twitter, YouTube и т. д.), проблемы в экономике, помноженные на государственный прессинг, вызовут большой резонанс в обществе. В конечном итоге это также может привести к социальным потрясениям, точно так же, как синдром советской экономики привел к развалу некогда могучего государства.
Выводы
Объекты управления формируют систему стереотипов поведения (формулу успеха), которая обеспечивает процесс их ж
