М: Манн, Иванов и Фербер, 2023. 352 стр.
Это еще одна книга, автор которой объясняет, насколько серьезно изменят мир новые технологии. В отличие от других работ на эту тему, Азим Ажар уверен, что перемены затронут не только экономику. Он доказывает, что изменится буквально все – и общественные отношения, и политические системы, и геополитические расклады.
О пандемии и неверии
Азим Ажар – предприниматель, инвестор, консультант и аналитик, а также член совета Всемирного экономического форума в Давосе.
Ажар придумал понятие «экспоненциальный разрыв». Этот разрыв возникает в результате того, что новые технологии развиваются по экспоненте, а общественные институты не в состоянии за ними угнаться. При этом подавляющее большинство не видят, что этот разрыв катастрофически увеличивается.
Почему так происходит? Потому что экспоненциальные процессы противоречат нашей интуиции. Поскольку большинство процессов, через которые мы проходим – взросление или перемещение в метро, – протекают по линейной шкале.
Наша неспособность делать верные прогнозы относительно экспоненциального роста достигла пика в 2020 году. Когда началась пандемия COVID 19, большинство из нас постоянно недооценивали, насколько быстро она может распространяться.
Пандемия продемонстрировала, что экспоненциальный рост контролировать трудно. Он подкрадывается незаметно, а затем происходит взрыв: сегодня кажется, что все в порядке, а уже через мгновение служба здравоохранения оказывается на грани краха. Людям трудно осознать скорость этих изменений.
В то же время пандемия открыла всю мощь последних изобретений. Технологии экспоненциального века – будь то видеоконференции или социальные сети – внедрены теперь во все сферы нашей жизни. Дальше эта тенденция только усилится.
На взгляд автора, в дискуссиях о технологиях существуют две основные проблемы. Первая – мы воспринимаем технологии как нечто отдельное от человеческой природы. При таком представлении технологии сами по себе нейтральны, а уже потребители определяют, как их использовать – во благо или во зло. Это удобная точка зрения для тех, кто создает технологии. Если технологии нейтральны, изобретатели могут сосредоточиться на своих разработках. И если что‑то пошло не так, значит, виновато общество, а не изобретатели.
По Ажару, такой взгляд на технологии ложен. Технологии вовсе не нейтральные инструменты. Они созданы по образу и подобию тех людей, которые их изобрели. А это означает, что технологии часто воспроизводят и поддерживают ту расстановку сил, которая существует в обществе в целом. Скажем, наши телефоны спроектированы так, что мужской рукой их держать удобнее, чем женской.
Вторая проблема: пропасть между двумя культурами. На одной стороне технари: программисты, разработчики, управленцы IT-компаний, на другой – все остальные. Культура технологий постоянно развивается в новых направлениях. Другая культура – культура политических норм и социальных отношений – меняется гораздо медленнее.
Об экспоненциальном росте
Новые технологии возникают и масштабируются все более быстрыми темпами, при этом их стоимость стремительно снижается. Если построить график развития этих технологий, то получится экспоненциально растущая кривая.
Экспоненциальный рост – это возрастание величины со скоростью, пропорциональной самой этой величине. Линейный процесс – это то, что происходит, например, с нашим возрастом, он увеличивается ровно на один год с каждым оборотом Земли вокруг Солнца.
Многие природные процессы следуют экспоненциальной закономерности, например, рост количества бактерий в чашке Петри или распространение вируса среди популяции. Однако теперь мы видим возникновение экспоненциальных технологий.
Экспоненциальной автор называет такую технологию, которая при приблизительно постоянных затратах обеспечивает увеличение производительности более чем на 10% в год. Но – чтобы технология считалась экспоненциальной, это изменение должно охватывать десятилетия, а не просто представлять собой кратковременную тенденцию.
Технология, которая прогрессирует более чем на 10% в течение нескольких лет, после чего ее прогресс останавливается, будет гораздо менее преобразующей, чем та, которая развивается постоянно. По этой причине дизельный двигатель – это не экспоненциальная технология. В первые годы своего существования дизели быстро модернизировались. Но за двадцать лет это развитие сошло на нет. А вот бизнес компьютерных чипов – с его примерно 50-процентным ежегодным ростом в течение пяти десятилетий – точно соответствует понятию.
Когда цена на инновационную технологию падает, ее начинают использовать повсюду. Новые продукты на основе экспоненциальных технологий появляются в массовом сегменте рынка. Сначала чипы устанавливали только в устройства, предназначенные для военных целей и космоса. Затем – в компьютеры, которые были доступны только крупнейшим компаниям. Десять лет спустя появились настольные компьютеры, а по мере удешевления чипов их поместили в мобильные телефоны.
Этот процесс подробно описывает в своих работах аналитик Хорас Дедью. Чтобы понять, с какой скоростью технологии распространялись в американской экономике, он проанализировал данные за двести с лишним лет. Он изучил самые разные инновации – от унитазов до усилителей руля в автомобилях, банкоматов, цифровых камер и социальных сетей. Для каждой из них он установил, сколько времени потребовалось, чтобы инновационная технология стала доступна трем четвертям взрослых американцев.
Для большинства технологий распространение происходило по логистической кривой, имеющей S-образную форму. Сначала распространение идет медленно. Затем происходит перелом и скорость распространения продукта резко возрастает. Однако, в отличие от чистой экспоненциальной кривой, логистическая кривая имеет предел. В конце концов рынок насыщается, рост потребления идет на спад: семей, в которых еще нет цифровых камер или стиральных машин, становится все меньше.
Однако, когда мы имеем дело с экспоненциальными технологиями, темп их подъема может быть поразительным. Чтобы социальные сети охватили семерых из десяти американцев, потребовалось 11 лет. Для сравнения: электричеству для этого понадобилось 62 года. Смартфоны распространились в 12,5 раза быстрее, чем первые телефоны.
Другими словами, технологии – особенно цифровые – распространяются быстрее, чем что-либо прежде. И этот процесс постоянно ускоряется.
О законе Мура и теории Курцвейла
В 1965 году инженер Гордон Мур выдвинул гипотезу, предположив, что каждые два года (в среднем от 18 до 24 месяцев) чипы, не меняясь в стоимости, будут становиться вдвое мощнее. Эта гипотеза теперь называется законом Мура.
Закон Мура, пишет автор, стал социальным фактом – то есть не чем-то присущим самой технологии. Как только Мур изложил свою гипотезу, компьютерная индустрия – от производителей чипов до обслуживающих их поставщиков – начала рассматривать его как цель. Все они хотели, чтобы закон Мура работал. И он реально заработал.
Есть веские основания полагать, что наш нынешний подход к проектированию микросхем близок к границам возможного. Ученые придумывают все более сложные процессы, чтобы соответствовать предсказаниям Мура. По оценкам некоторых экономистов, объем исследований, направленных на поддержание закона Мура, с 1971 по 2018 год увеличился в 18 раз.
Несмотря на все усилия, в конце 2010-х годов рост числа транзисторов на единицу площади начал замедляться. Однако это не означает, что компьютерные мощности перестанут расти. Компьютерная революция не демонстрирует никаких признаков замедления. Аналитик Рэй Курцвейл выдвинул теорию технологического развития.
Курцвейл считает, что технологии следуют выведенному им «закону ускоряющейся отдачи». Хорошие компьютерные чипы позволяют нам обрабатывать больше данных, что помогает нам узнать, как делать компьютерные чипы лучше. После чего мы можем использовать эти новые чипы, чтобы создавать еще лучшие чипы и т. д. По Курцвейлу, этот процесс постоянно ускоряется: отдача от каждого нового поколения технологий наслаивается на отдачу предыдущего.
Например, в 2010 году появилась вычислительная мощность, достаточная для нового вида машинного обучения. В 2012 году группа исследователей искусственного интеллекта (ИИ) разработала «глубокую сверточную нейронную сеть». После этого ученые бросились создавать новые системы ИИ. Инвесторы охотно давали деньги для поддержки этих изобретателей. С 2012 по 2018 год компьютерная мощность, используемая для обучения моделей ИИ, росла примерно в 6 раз быстрее, чем темпы, о которых говорилось в законе Мура. Если бы использование вычислительных мощностей ИИ следовало кривой закона Мура, то за 6 лет оно бы выросло примерно в 7 раз. На деле оно увеличилось в 300 тысяч раз.
Однако важнейшая часть теории Курцвейла не относится к какой-либо определенной технологии. Он говорит о взаимодействии различных технологий. Главная идея Курцвейла состоит в том, что экспоненциальное развитие технологий – это не продвижение отдельных изобретений.
По мнению Курцвейла, в любой момент времени S-образной кривой следует множество технологий. Когда одна S-кривая достигает наивысшего градиента, стартует другая кривая. Как только первая кривая начинает приближаться к горизонтали, более молодая технология подходит к взрывной фазе своего ускорения. Самое важное тут – разные технологии подпитывают друг друга. В результате даже если развитие отдельных технологий последовательно замедляется – темп технологического прогресса в обществе все равно ускоряется.
Пока что теория Курцвейла представляется автору этой книги верной.
Об узких и широких технологиях
Вычислительная техника стала первой технологией, продемонстрировавшей такую поразительную скорость изменений. Однако это не единственная экспоненциальная технология.
Экспоненциальность широко распространена еще в трех технологических областях: энергетика, биология и производство. Все они претерпевают впечатляющую трансформацию.
В энергетике стоимость литий-ионных аккумуляторов начиная с 2010 года снижается на 19% в год. В 2021 году аккумуляторные системы стали достаточно дешевы, чтобы конкурировать с угольными и газовыми электростанциями.
Аналогичный процесс происходит в биологии. В сентябре 2001 года Национальный институт исследования генома человека подсчитал стоимость секвенирования полного генома человека – на тот момент она составляла 95 миллионов долларов. К августу 2019 года эта цифра упала до 942 долларов, то есть стала в 100 тысяч раз меньше.
Еще одна область трансформаций – синтетическая биология. Благодаря ей происходят прорывы в сельском хозяйстве, фармацевтике, здравоохранении.
Возможно, впервые за миллионы лет фундаментальным образом меняется способ производства вещей. 3D-печать – это экспоненциальная технология, при которой предметы создаются с помощью компьютеризированного проектирования. Материал может быть самым разным – от стекла до металла.
Не все технологии равны. Область применения большинства технологий довольно узкая (тут автор приводит в качестве примера изобретение стремян и электрической лампочки). Они оказывают значительное влияние, но не переворачивают мир.
Технологии широкого применения (ТШП) меняют экономику и общество до неузнаваемости. К таким изобретениям автор относит колесо, электричество и автомобиль. Электричество радикально изменило работу заводов и произвело революцию в быту. Автомобиль потребовал появления хороших дорог, создал спрос на заправочные станции и придорожные кафе. Автомобили заставили изменить городскую среду. Из-за автомашин произошла перестройка потребительской практики: популярность стали набирать бюджетные гостиницы для путешественников и крупные розничные магазины.
Быстрое развитие технологий широкого применения не означает мгновенных перемен. Революционный эффект может занять время. Историк экономики Джеймс Бессен подсчитал: первые электростанции открылись в 1881 году, но до 1920-х годов электрификация не оказывала значительного влияния на экономическую производительность.
ТШП интегрируются в экономику в несколько этапов, их описала экономист Карлота Перес. Сначала идет этап установки, когда создается базовая инфраструктура (в случае с электричеством нужно построить генерирующие электроэнергию мощности, линии электропередачи, потребительские сети). На этом этапе навыки ограничены, а ноу-хау скудны. Настоящая революция происходит на следующем этапе – этапе развертывания. Экономика уже достаточно разобралась в новых технологиях, чтобы делать с их помощью что-то полезное. На этапе развертывания общество может пользоваться всеми благами ТШП – это ее «золотой век».
Однако современные технологии – и широкого, и узкого применения – распространяются гораздо быстрее, чем какие-либо прежние. Большая часть инфраструктуры – облачные вычисления и смартфоны – уже развернута. А это значит, что трансформация может произойти быстрее, чем в любую предшествующую эпоху.
Сила технологий широкого профиля в том, что их влияние неумолимо распространяется по всем областям жизни, затрагивая все аспекты нашего повседневного существования.
О том, что ждет бизнес
Традиционный бизнес привык полагаться на модели, которые привели к успеху вчера. Такой подход основывается на стратегии, согласно которой завтрашний день, может, и будет отличаться от сегодняшнего, но не сильно.
Подобное линейное мышление, основанное на предположении, что на изменения уходят десятилетия, работало в прошлом, но не теперь, говорит Ажар. Темпы изменений ускоряются, компании, которые смогут использовать технологии новой эры, взлетят. А те, которые окажутся не способны идти в ногу со временем, будут уничтожены с поразительной скоростью.
По закону Мура, базовая стоимость вычислений каждые два года снижается вдвое. Т.е. каждые 10 лет затраты на обработку данных будут снижаться в 100 раз. Иными словами, если компании нужно сделать какие‑то вычисления, но для нее это сегодня слишком накладно, то через пару лет эта задача, скорее всего, не покажется такой уж дорогой.
Осознание этого имеет для компаний огромное значение. Те из них, которые сообразили, что реальная цена вычислений снижается, могли планировать свои действия с учетом ближайшего будущего. Даже если сегодня какие‑то футуристические мероприятия стоят дорого, вскоре они станут доступными. Организации, которые поняли эту дефляцию и спланировали ее, оказались в выгодном положении, поскольку воспользовались преимуществами экспоненциальной эпохи.
Amazon, пишет автор, смог уловить эту тенденцию и в итоге превратился в одну из самых дорогих компаний в истории. По схожему пути пошли многие из новых цифровых гигантов: Uber, Alibaba, Spotify, TikTok. Руководство Tesla осознало, что цены на электромобили будут снижаться по экспоненциальной кривой, и запустило революцию электромобилей. Основатели компании Impossible Foods поняли, что дорогостоящий процесс прецизионной ферментации будет становиться все дешевле и дешевле.
У организаций, которые не приспособились к экспоненциальным технологическим сдвигам, шансов не было.
Доминировать в XX веке было очень непросто. Успешные компании редко достигали даже двух пятых рынка.
Корпоративные титаны эпохи экспоненциального роста демонстрируют совсем другую картину. Доля Google на рынке поисковых запросов составляет почти 80% в США, 85% в Великобритании и почти 95% в Бразилии. На рынке смартфонов Android установлен на четырех из пяти телефонов в мире. В сфере такси компания Uber в 2020 году контролировала 71% рынка США.
Какие отличительные черты экспоненциальной экономики мы уже видим? – спрашивает автор. И отвечает: это мир, в котором сетевые эффекты играют ключевую роль. Как только компания набирает клиентов, она растет по экспоненте, обгоняя всех своих конкурентов. Такая динамика обусловлена появлением новой волны платформ, в которых сетевые эффекты необычайно сильны.
Сетевой эффект действовал и раньше, например, он определил успех Microsoft: как только многие люди стали использовать Windows и обмениваться документами в Word, всем остальным стало намного проще пользоваться только ими.
Как только возникает сетевой эффект, появляется и вероятность того, что победитель получит все. Стоит компании утвердиться в лидерах рынка, бросить ей вызов уже очень сложно. И этот эффект стимулируется самими потребителями. В их интересах – присоединиться к самой большой сети, ведь именно там они получат максимальную экономическую отдачу.
Компании-суперзвезды в современном мире – не временная тенденция, а совершенно новая экономическая парадигма, уверен Ажар. Корпоративные гиганты будущего будут занимать все более доминирующие позиции на рынке.
Проблема ли это? Если взглянуть на недавнюю историю, то следует ответить «да», пишет автор. В XX веке доминирующее положение на рынке приводило к возникновению монополий. Традиционные монополисты задирали цены и могли с помощью разных уловок не допускать конкурентов на рынок.
В эпоху экспоненциального роста вероятность появления проблемных доминирующих компаний высока как никогда, но сами проблемы будут другими.
Первая проблема заключается в том, что вместо эксплуатации потребителей современные монополии будут эксплуатировать более мелких производителей. Скажем, компания Apple, которая производит iPhone, управляет App Store и взимает плату с разработчиков программного обеспечения за продажу своих продуктов в этом магазине.
Вторая проблема – экономика, в которой доминируют крупные компании, становится менее динамичной. Венчурные капиталисты не дураки: если рынки настолько закрыты и неконкурентны (в рамках концепции «победитель получает все»), зачем поддерживать создание новых компаний?
Об исчезновении глобального мира
Принято считать, что чем выше уровень технологического развития общества, тем активнее оно отказывается от границ, становясь все более глобальным. До недавних пор именно так все и было.
Однако развитие экспоненциальных технологий стимулирует локализацию многих важных процессов: с развитием 3D-принтеров производство можно разместить в любом месте, теперь становится выгоднее работать с тем, что есть поблизости, а не искать глобального присутствия. Экспоненциальные технологии в энергетике и биологии стимулируют локальное производство электроэнергии и продовольствия, хотя до недавнего времени такой подход был бы очень затратным.
Новые технологии и создаваемые на их основе бизнесы требуют взаимодействия больших групп живущих по соседству людей, а это возможно только в городах.
В течение XXI века развитие технологий будет все активнее стимулировать возврат с глобального уровня на локальный. Пандемия коронавируса показала, насколько хрупкими могут быть глобальные цепочки поставок. И если в 2020 году это был вирус, то в недалеком будущем аналогичную роль могут сыграть военные конфликты или экстремальные погодные условия, и все это усугубится антропогенными изменениями климата. В результате наступит период, когда географическое расположение снова окажется важнейшим фактором, а экономическая активность будет возвращаться на местный уровень.
Какая ирония, пишет автор: глобализация как экономическая парадигма дала начало эпохе экспоненциального роста, а та стимулирует появление технологий, которые заставляют нас вернуться к локальным производствам и сообществам.
Классические аргументы в пользу глобализации базируются на работах экономистов Адама Смита и Давида Рикардо: оба сформулировали теории, обосновывающие необходимость свободной торговли. Смит считал, что экономика выигрывает от специализации. Если, вместо того чтобы все производить самим, мы сосредоточимся на чем-то одном, то добьемся большей эффективности, – и тогда можно будет наладить обмен излишками с теми, кто специализируется на чем-то другом. Я делаю муку – ты печешь хлеб. Одним словом, торговый обмен объявлялся более эффективным подходом, чем полная автономность.
Работавший в начале XIX века Давид Рикардо развил идеи Смита, сделав особый акцент на «сравнительных преимуществах». По мнению Рикардо, государства должны экспортировать то, что им особенно хорошо удается создавать. Если в стране большие запасы угля, она должна заниматься преимущественно его добычей и экспортом; если есть условия для выращивания кукурузы и пшеницы, лучше сосредоточиться на производстве и экспорте продовольствия.
Добавим к этому разницу в экономических условиях и возможностях, сложившихся в разных государствах: скажем, более бедным странам разумнее заниматься сборкой или другим неквалифицированным трудом, а более богатые сконцентрируются на дизайне и инновациях – и вот готова всем удобная комбинация, когда за счет обмена все страны выигрывают.
В конце XX века мы стали жить в мире свободной глобальной торговли, о которой Смит и Рикардо могли только мечтать. Глобальные цепочки поставок влияют на все аспекты нашей жизни. Для сборки телефона используются литий, добытый в Чили, алюминий из Китая, палладий из Южной Африки.
В экспоненциальную эпоху тенденция к глобализации торговли физическими товарами сменится на противоположную: если можно закупать все нужные товары на местном рынке, нет нужды возить их издалека. В случае с продуктами питания нам не придется больше искать поставщиков за границей, если выращивать нужные культуры можно будет рядом с домом. Предприниматели уже ищут возможности организовать сельское хозяйство как можно ближе к точке их потребления.
Выгоды от внедрения новых технологий распределяются неравномерно. Богатые страны все меньше зависят от сырья и услуг, поставляемых бедными странами, это может серьезно дестабилизировать экономику развивающегося мира.
Если беднейшие государства лишатся дохода от размещенных там производств (а это неизбежно, если высокотехнологичные производственные площадки будут перенесены обратно в Европу и Америку), перемены окажутся еще более разрушительными.
Возникнет непреодолимый разрыв между развитыми странами, сумевшими использовать экспоненциальные технологии к собственной выгоде, и бедной частью человечества, у которой нет ни капитала, ни квалифицированной рабочей силы, чтобы угнаться за новыми тенденциями.
Относительно богатые страны начнут менять стратегию и прекратят активно поддерживать развитие своих более бедных соседей. Конечно, международные организации будут требовать от государств продолжения взаимодействия, торговли и сотрудничества. Но у них не будет инструментов, чтобы изменить положение вещей. Новое время потребует новых международных институтов.
Внутри государств тоже будут происходить политические изменения. Поскольку вырастет роль городов, они захотят получить больше прав у федеральных правительств.
О неприятностях работников
Считается, что главная опасность от распространения новых технологий – безработица. Но это не так, пишет автор. Всеобщая автоматизация не создаст безработицу. Но она ухудшит положение работающих.
Во многих странах, особенно развитых, отношение к наемным работникам заметно отличается от отношения к самозанятым. Работа по найму подразумевает четкую модель отношений. Сотрудник получает ряд преимуществ: регулярная зарплата, стабильность трудо-устройства, оплата больничных листов, отпуск по уходу за ребенком, справедливое увольнение. Взамен работодатель получает время и максимальные старания работника. Сделка – это стабильность в обмен на субординацию.
Самозанятые же всегда были во власти рынка. Работа может быть нерегулярной, а болезнь означает неоплачиваемые дни.
Но в экспоненциальную эпоху число самозанятых может достичь сотен миллионов. И лишь небольшая группа сохранит привилегии, за которые рабочие боролись на протяжении последних 150 лет.
Другая тенденция – усиление контроля за работниками. Поскольку каждое сообщение в мессенджерах, каждое электронное письмо и каждое обновление документа регистрируются, вы никогда не знаете, когда за вами наблюдают. И поэтому у вас нет другого выбора, кроме как вести себя хорошо.
Такие методы «слежки» становятся все более распространенными. Многие компании используют системы распознавания лиц и настроения или разрабатывают программное обеспечение, которое оценивает степень вовлеченности сотрудников.
Японский технологический гигант Hitachi создал именные бейджи с датчиками, задача которых – измерять, с кем и как долго разговаривают сотрудники, отслеживать и замерять их перемещения, а затем вводить эти данные в индекс «организационного счастья».
В 2020 году компания Microsoft обновила свое программное обеспечение Office – самое распространенное в мире – и включила в него показатели «продуктивности рабочего места», которые следят, каким образом сотрудники используют повседневные приложения вроде Word.
По мере того, как технологии становятся все более совершенными, они все больше посягают на внутреннюю жизнь работника.
Сегодня такими технологиями пользуются в основном самые технически продвинутые компании. Но, как это бывает в эпоху экспоненциального роста, разрыв между технологическим авангардом и остальными составляет всего несколько лет. Процесс идет быстрее, чем можно подумать. Отчет американской исследовательской и консалтинговой компании Gartner за 2018 год показал, что половина из 239 крупных корпораций отслеживают содержание электронной почты и аккаунтов в социальных сетях своих сотрудников.
Еще одна проблема. Происходит стагнация средней заработной платы и рост неравенства. В США в период между 1940-ми и серединой 1970-х годов продуктивность экономики и оплата труда работников росли параллельно: в 1948–1973 годах почасовая оплата труда работников увеличилась на 97%, в то время как продуктивность экономики выросла на 91%.
Потом рост заработной платы замедлился, в то время как экономическая продуктивность продолжала стремительно расти. К 2018 году в США она была на 255% выше, чем в 1948 году, а заработная плата увеличилась всего на 125%. Другими словами, объем производства в экономике США продолжал расти, но доля, которую получали работники, стагнировала.
Возникновение нематериальной экономики снизило относительную ценность среднего работника.
Об изменениях в обществе
Тенденция индивидов ассоциироваться и образовывать связи с другими себе подобными называется гомофилией. Сама по себе гомофилия – явление не новое: ее давно уже наблюдают. Еще в 1954 году было проведено первое исследование в этой области, выяснилось, что представители национальных и религиозных групп чаще всего держатся вместе и проживают рядом. Однако технологии экспоненциальной эпохи дают сообществам возможность обособляться в повсеместной и гораздо более явной форме. Гомофилия заложена в саму логику онлайн-сообществ.
Это уже происходит. Социальные сети помогают увеличивать число контактов, рекомендуя «людей, которых вы можете знать». У этих людей есть с вами нечто общее: они учились в том же университете, слушают ту же музыку, знают кого-то из ваших знакомых. В результате круг друзей в социальных сетях оказывается даже более гомофильным, чем общество в целом.
Кроме того, в социальных сетях чаще формируются однородные группы. Группы, в которых состоят пользователи со схожими профилями, интереснее рекламодателям: люди с близкими интересами покупают одинаковые товары, а потому продавать им легче. Так что существуют очевидные бизнес-выгоды от объединения похожих между собой людей в группы.
На практике эти методы могут привести к тому, что люди будут делиться на все более изолированные и непохожие друг на друга группы.
Выводы и немного оптимизма
Экспоненциальный разрыв – т. е. расхождение между старым и новым – неизбежен. Главных причин экспоненциального разрыва две: во‑первых, наша неспособность предсказать темп экспоненциальных изменений. Во-вторых, наша неспособность адаптироваться к ним. Скорость изменений растет, а общество перестраивается гораздо медленнее.
В экспоненциальную эпоху институты, управляющие сегодня политикой и экономикой, перестанут соответствовать своему назначению.
Тем не менее Ажар заканчивает книгу на позитивной ноте. Люди успешно создавали новые системы и раньше. После всех технологических революций прошлого человечество добивалось процветания. И это вселяет надежду.
