Отечественная экономика постепенно переходит на зеленые рельсы. Какие отрасли пострадают, а какие выиграют от этого? Какие драйверы являются ключевыми для ESG-трансформации (environment – окружающая среда; social – социальный эффект; governance – управление) российского бизнеса? Ответы на эти и другие актуальные вопросы искали участники пленарного заседания V Международного Байкальского риск-форума (BRIF 2021).
Олег Гощанский, председатель правления и управляющий партнер КПМГ в СНГ:
– Сегодня можно выделить два основных драйвера, которые говорят о том, что в последние 12–18 месяцев зеленая повестка вышла на совсем другой –практический уровень. Во-первых, природа «шепчет» нам о том, что пора заканчивать с ней шутить – количество природных катаклизмов ежегодно растет. Во-вторых, мы видим, что на политическом и геополитическом уровнях происходят серьезные подвижки и американская экономика, самая крупная в мире, вернулась в Парижский клуб. Кроме того, в последние годы экономики всего мира поставили перед собой амбициозные KPI. Так, европейская экономика планирует стать углеродонейтральной к 2050 году, Китай намерен прийти к этой же цели к 2060 году, а США хочет в два раза сократить выбросы парниковых газов в период между 2010 и 2030 годами.
В январе 2021 года Давосский экономический форум провел исследование Global Risks Perception Survey 2021 относительно того, какие риски видят перед собой топ-менеджеры ведущих компаний мира. Примечательно, что в топ-5 самых актуальных рисков попали четыре риска, связанные с повесткой ESG. Пятерка главных рисков выглядит следующим образом: риск инфекционных заболеваний, неспособность сдержать глобальное потепление, утрата биоразнообразия, критическое антропогенное влияние на окружающую среду и кризисы природных ресурсов. Эти риски абсолютно осязаемы. Взять, к примеру, нехватку природных ресурсов: каждый год День экологического долга (этот день наступает, когда мы истратили ресурсы, которые Земля может восстановить за год. – Прим.авт.) наступает все раньше. В 2021 году баланс по использованию природных ресурсов человечеством был достигнут 29 июля. Это несет огромные риски.
Бизнес должен встраиваться в новую повестку. Для российского бизнеса это более чем актуальный вопрос, так как отечественная экономика ориентирована на энергоресурсы и их экспорт. Здесь важны два момента: чтобы государство и бизнес слышали и понимали друг друга и чтобы Российская Федерация не искала свой особый путь – необходимо интегрироваться во всемирные процессы, сотрудничать со всеми экономиками, государствами и регулирующими органами.
Компания KПМГ регулярно проводит свой опрос СЕО о том, какие риски они видят и какие из них в большей степени влияют на их бизнес. В 2021 году 89% СЕО крупнейших компаний заявили, что ESG и зеленая повестка являются для них приоритетами, а 49% уже внедрили в повседневные адженды и в KPI своего менеджмента вопросы, связанные с зелеными инвестициями и зеленой повесткой. Таким образом, зеленая повестка становится реально практическим аспектом ведения бизнеса крупнейших компаний мира.
КПМГ в России совместно с компанией Effie Russia уже четвертый год подряд проводит исследование «Барометр устойчивого развития бизнеса». Анализируя его результаты, мы видим, что за два года произошли серьезные сдвиги. Большинство респондентов считают, что цели устойчивого развития (ЦУР) слабо интегрированы на уровне российских бизнес-стратегий и операций отечественных компаний. Этот показатель увеличился на 12,6 процентного пункта по отношению к 2019 году и составил 43,6%.
Доля респондентов, которые считают, что ЦУР хорошо интегрированы в стратегию и деятельность российских компаний, увеличилась с 6,9% до 12,7%. При этом 1,8% опрошенных впервые отметили, что ЦУР полностью интегрированы в деятельность компаний. Доля тех, кто считает, что ЦУР плохо или совсем не отражены на уровне бизнес-стратегий и операций отечественных компаний, в 2021 году снизилась и составила 32,7% и 9,1% соответственно.
Если посмотреть ключевые стимулы и барьеры для внедрения принципов устойчивого развития и ЦУР в деятельность российских компаний, в 2019 году основным стимулом для 52% респондентов были требования инвесторов, ESG-аналитиков и партнеров, то есть внешних пользователей. В 2021 году только 29% опрошенных назвали этот стимул основным драйвером. Вырос процент тех, кто считает мощным стимулом коммуникационные и репутационные возможности, которые важны для продвижения продукта на новые рынки и их завоевания (с 7% в 2019 году до 20% в 2021‑м). С 10% до 16% увеличилось число респондентов, считающих, что ЦУР помогают сократить издержки за счет более эффективного управления ресурсами и производственными процессами.
В 2021 году 89% СЕО крупнейших компаний заявили, что ESG и зеленая повестка являются для них приоритетами, а 49% уже внедрили в повседневные адженды и в KPI своего менеджмента вопросы, связанные с зелеными инвестициями и зеленой повесткой.
Таким образом, если два года назад для многих компаний определяющим драйвером была внешняя повестка, сегодня наблюдается крен в сторону того, что все больше компаний понимают, что делают это не для кого‑то, а для своей повседневной рутинной бизнес-деятельности. Соответственно, Цели устойчивого развития имплементируются в операционную деятельность, во всю цепочку, начиная от закупок, производственной деятельности и заканчивая сбытом.
Что касается основных барьеров для внедрения принципов устойчивого развития и ЦУР. В 2019 году 48% респондентов говорили об отсутствии понимания важности данной темы у топ-менеджмента компаний, в 2021‑м этот показатель снизился до 36%. Два года назад всего 3% сетовали на отсутствие государственного стимулирования, а сейчас этот показать достиг отметки 20%. Кроме того, 31% сегодняшних опрошенных заявили, что не видят «давления» / запроса со стороны потребителей. Раньше таких было 16%. 15% считают барьером отсутствие стратегии по трансформации, два года назад об этом упоминали всего 3%.
Марина Седых, член Совета директоров АО «ИНК-Капитал»:
член Совета директоров АО «ИНК-Капитал»
– Иркутская нефтяная компания начала заниматься устойчивым развитием в 2008 году, когда такого термина еще даже не существовало. Тогда мы встретились с Европейским банком реконструкции и развития (ЕБРР), который сначала зашел к нам как кредитор с соответствующей банковской оценкой воздействия на окружающую и социальную среду и затем уже как партнер. С этого момента мы узнали, что такое воздействие на окружающую среду, социальная ответственность и корпоративное управление в соответствии с международными требованиями. С помощью ЕБРР мы поняли, что воздействие на окружающую среду является самым приоритетным моментом, и его надо было каким‑то образом минимизировать. Тогда же мы начали закачивать в пласт попутный нефтяной газ. На тот момент это был серьезный вызов, так как закачивался не весь газ, какая‑то часть была у нас на сайклинг-процессе. Банк полностью поддержал ИНК и выдал кредит на эти цели, мы начали не только закачивать газ в пласт, но и даже попытались продать квоты на выбросы, но что‑то с этим не сложилось.
Примерно 75% «позеленения» российской экономики – это требования международных финансовых институтов и основных международных бирж, а 25% – внутренние изменения в политике компаний, у которых жены и дети топ-менеджмента живут там, где находятся большие экологические риски.
В 2013 году мы сделали интегрированную систему менеджмента в области экологии, безопасности труда и охраны здоровья. В этом же году прошли сертификационный аудит, его проводила компания DQS. Теперь каждый год подтверждаем свое соответствие сертификационным требованиям.
Несколько лет назад столкнулись с тем, что вроде бы все делаем по ESG-повестке, но делаем это немного хаотично. Тогда увидели, что, по сути, в нашей миссии, которая звучит так: «Мы живем на этой земле и работаем, чтобы недра Восточной Сибири служили достойному настоящему и уверенному будущему региона и его жителей. Мы бережно относимся к жизни, здоровью людей и уникальной природе нашего края», содержится вся ESG-повестка.
А в этом году все же решили сделать ESG своей стратегией. Пока мы в самом начале пути, но уже выбрали ЦУР, на которые, на наш взгляд, можем влиять. Мы начали с определения приоритетных для нас целей устойчивого развития и обозначили конкретный срок их разработки – до 2025 года. Считаем, сначала надо посмотреть, что из этого получится, а потом уже на основе того, что будет сделано, можно ставить долгосрочные цели. Сегодня самое главное в нашей повестке – климатообразование, поэтому отдельно в стратегии ESG будет стратегия климатообразования.
Мы решили провести инвентаризацию всех выбросов как парниковых газов, так и загрязняющих веществ. Для этого в содружестве работают КПМГ и Российское энергетическое агентство Минэнерго России. К концу года они выдадут нам результаты.
Хочу акцентировать внимание на важном аспекте. ИНК – непубличная компания, ранее мы никогда не раскрывали информацию широкому кругу заинтересованных сторон. Обычно наши годовые отчеты распространяются среди партнеров – банков, акционеров. В 2022 году планируем изменить эту практику и сделать публичный годовой отчет, возможно, это будет ESG-отчет, и распространить его среди широкого круга лиц.
Евгений Шварц, руководитель Центра ответственного природопользования Института географии РАН, независимый директор – член советов директоров ПАО «ГМК «Норильский Никель» и ОК «РУСАЛ»:
– В секторе environmental / экологических рисков мы видим два основных блока рисков: глобальные (изменение климата, «кислотные дожди», нехватка и распределение чистой пресной воды, сохранение естественных природных экосистем и биоразнообразия и так далее) и локальные.
Глобальные экологические риски, как физические, например, климатические, так и риски перехода к зеленой экономике, имеют более долгосрочный горизонт, но при этом более остро воспринимаются крупным бизнесом. Это обусловлено тем, что такой бизнес фондируется на международных финансовых рынках и прекрасно понимает, что, кроме независимых директоров, нужно еще иметь и показатели по удельной эмиссии парниковых газов на единицу продукции.
Локальные экологические риски реализуются регионально или локально, но значительно более остро воспринимаются населением. Такие риски еще называют «Not in my back yard phenomenon» («не на моем заднем дворе»). Хотя, если говорить про сегодняшние риски для российских компаний, особенно тех, которые являются непубличными, это, на мой взгляд, очень важный и недооцененный фактор. Как пример, истории с ВСТО (нефтепроводом «Восточная Сибирь – Тихий океан»), маршрут которого был дважды изменен; Шиесом в Архангельской области; шиханом Куштау в Башкирии, Томинским ГОКом в Челябинске и так далее. В большинстве из этих случаев проекты были изменены, финансовые затраты понесли все. Поэтому крайне важно одновременно учитывать обе группы рисков.
Как бы нам не было обидно, но моя оценка следующая: примерно 75% «позеленения» российской экономики – это требования международных финансовых институтов и основных международных бирж, а 25% – внутренние изменения в политике компаний, у которых жены и дети топ-менеджмента живут там, где находятся большие экологические риски.
Россия с точки зрения регулирования экологических рисков значительно отстает от мирового сообщества, что рождает дополнительные риски. В первую очередь, у нас отсутствуют инструменты Стратегии экологической оценки; отсутствует учет кумулятивных эффектов и защиты интересов мелких и средних собственников при проведении оценки воздействия на окружающую среду (ОВОС) и публичных обсуждений. В связи с этим целесообразен переход к оценке публичных деклараций и проектов документов вместо закрытых обсуждений.
Кроме того, можно отметить слабую позицию российских регуляторов и закрытость экологической информации (в первую очередь, формы 2 ТП по выбросам и сбросам). Раз в две недели я получаю возмущенное письмо, скажем, от представителя Комитета РСПП по экологии и природопользованию с претензией, что мы «продали нашу реальную экологическую повестку буржуям; у нас, кроме климата, много других актуальных вопросов». Мой ответ простой: коллеги, это вы сами все загубили. Когда была возможность начать стратегическое планирование исходя из удельного потребления энергии, ресурсов, выбросов и сбросов на единицу продукции, вы сделали все, чтобы это не было реализовано. Значит, придется к этому приходить со стороны парниковых газов. Ничего плохого в этом нет, возможно, это даже менее болезненно. Я считаю, что форма 2 ТП должна быть публично открытой в личных кабинетах природопользователей. Еще один важный момент – отсутствие сдерживания и балансировки интересов крупных госкомпаний.
К чему это приводит. В тех случаях, когда страна находится в группе рисков, например, нелегального лесопользования, финансовые институты требуют более жесткую экологическую добровольную сертификацию. Стоит отметить неумение регуляторов работать с крупным бизнесом и потенциальную позитивную каталитическую роль крупных госбанков. У нас есть политически согласованные Минприроды России цели, разрабатывается нормативный правовой документ, который никак не решает проблем лесопользователей. Соответственно, они начинают думать, как их решить по‑другому. Однако проблемы не решаются, перехода к интенсивному лесопользованию не происходит. В некоторых случаях стоимость таких рисков может рассчитать госбанк, в отличие от сотрудников Министерства, он обязан учитывать финансовые риски.
Следующая проблема связана с тем, что российские экспортеры часто ориентированы на b2b экспорт полупродуктов и редко имеют дело с конечным потребителем. Классический пример – то, что у нас нефтегазовые компании более ориентированы на конечного потребителя, чем горнодобывающие, и это понятно, так как «Лукойл» и «Роснефть» продают свой бензин под своими брендами.
Если посмотреть, как растет число сертификатов ISO14001 в Китае, Японии, Южной Корее, США и России, можно увидеть, что в нашей стране оно не просто стагнирует, а снижается.
Что можно и нужно сделать сегодня? Прежде всего, на уровне банка и компаний уменьшать риски отсутствия современного государственного экологического регулирования и балансировать влияние сверхкрупных госкомпаний и сопротивляющегося инновациям крупного ресурсного бизнеса, а также стимулировать использование и внедрение международных стандартов и механизмов экологической ответственности. Кроме того, риск-менеджеры должны принимать участие при проведении общественных обсуждений и слушаний, ведь важно оценить реальный ущерб. Также отмечу, что нужно учитывать добровольные международные экологические сертификации (FSC, MSC; ASI, IRMA и другие сертификации ISEAL Alliance) и стандарты (Global Industry Standard on Tailings Management и другие) при оценке рисков проекта; акцентировать внимание на требовании цепочек поставок (Chain of Custody, Responsible steel etc), особенно при кредитовании экспортеров «промежуточных» продуктов (металлов и других), в том числе подпадающих под трансграничное углеродное регулирование; и отказаться от управления активами на принципе соответствия нормативным требованиям, а не управления рисками.
Управление и идентификация экологических рисков и их проявлений в кредитных рисках требует появления и накопления значительного количества фактических данных. Для обеспечения данных необходимой надежности нужно обязательное и формализованное раскрытие аудированной и заверенной нефинансовой отчетности, которой сейчас недостаточно. Для этого, в свою очередь, нужны какие‑то драйверы (стоимость и доступ к заемному капиталу и так далее).
Эдуард Гудков, заместитель председателя правления ПАО «Новатэк»:
– ESG-повестка в целом и климатическая в частности давно уже в фокусе внимания мировой общественности, но в последние годы, особенно применительно к деятельности добывающих компаний, она выходит на первый план.
Основой стратегии «Новатэка» является производство сжиженного природного газа (СПГ). К 2030 году мы планируем увеличить производство СПГ на Ямале и Гыдане до 70 миллионов тонн. Газу отводится роль некоего переходного источника топлива к низкоуглеродной экономике, и сегодня для многих, особенно развивающихся стран, расширение использования СПГ и природного газа – одна из основных возможностей обеспечения роста своей экономики и одновременно снижения эмиссии СО2.
Современная климатическая повестка для «Новатэка» несет не только риски, но и интересные задачи, новые возможности для бизнеса. В последнее время мы наблюдаем, что очень часто покупатели сжиженного природного газа выставляют в качестве одного из условий не только цену, но и предъявляют высокие экологические требования к СПГ. Возможность для нас заключается, в первую очередь, в том, что СПГ, производимый на проекте «Новатэка» «Ямал СПГ», и это признанный факт, занимает по эмиссии СО2 на удельную тонну второе место в мире после одного из норвежских проектов. Несмотря на то что у нас есть такое конкурентное преимущество, которое открывает новые возможности, видим, что хотя покупатель уже начинает оценивать экологические характеристики газа, все равно цена пока является определяющим фактором для большинства покупателей, в том числе иностранных, как в Европе, так и в Азии. Этот вызов постоянно растет: требования усиливаются, и мы к этому готовы.
Большое внимание уделяем проектам, связанным с улавливанием и захоронением углекислого газа. Природа Ямала и Гыдана имеет большой потенциал для захоронения углерода. Мы смотрим на это не только как на снижение углеродного карбонного следа от наших проектов, но и как на одно из направлений бизнеса, планируем в дальнейшем применять его как на наших проектах, так и оказывать соответствующие услуги коллегам и партнерам из других отраслей экономики.
Сегодня кредиторы все более строго смотрят на наши проекты и готовы предоставлять финансирование при соответствии современным экологическим требованиям. Полагаем, что не только «Новатэк», но и другие российские компании могут ответить на эти вызовы и соответствовать общемировым трендам, а также быть одними из лидеров.
Елена ВОСКАНЯН
