Лев Авербах: «Самым эффективным оказалось закрытие баров и ресторанов. Запрет на работу торговых центров ничего не дал»

976

Эпидемия COVID-19 продемонстрировала слабые места отечественного здравоохранения: Минздрав рекомендует лекарства, которые не помогают, в больницах очереди из машин скорой помощи, участковые врачи далеко не всегда компетентны. Впрочем, граждане не слишком доверяют врачам, а верят в нетрадиционные методы лечения. Об этом рассказывает генеральный директор частной скорой помощи Coris, член координационного совета Ассоциации частных клиник Санкт-Петербурга Лев Авербах.

 

– Понятно, что медицина выиграла от пандемии – выиграли как минимум производители вакцин и лаборатории. И «скорые», наверняка, тоже?

– Скажу так: мы без работы не остались. Вырос спрос, к нам обращались, мы расширялись, покупали новое оборудование, новые машины, стали больше платить врачам. Только выигрышем это назвать сложно. А лаборатории, конечно, увеличили свои капиталы в разы.

– Частным клиникам не дают лечить ковид?

– Никто частным клиникам этого не запрещал, в Москве с ковидом работали три клиники, а в Петербурге ни одной, потому что здесь нет частных стационаров, которые бы могли принять у себя ковидных больных. У нас все частные стационары небольшие: 20 коек, 30 коек. А как только ты начнешь принимать ковидных больных – всё, весь остальной бизнес, все остальные направления надо закрывать. Никто из руководителей частных больниц в Петербурге на это не пошел. Поэтому с ковидом в Петербурге работала только частная скорая. И только сейчас в городе открылся филиал московской клиники для лечения коронавируса. А вот реабилитацией, осложнениями, постковидным синдромом в Петербурге готовы заниматься все подряд.

– Сколько получает врач на «скорой»?

– За счет ковидных надбавок врач на «скорой» стал получать очень приличные деньги. Прямо очень приличные.

– «Очень приличные» – это сколько?

– Все зависит от количества отработанных суток. Врачи «скорой» получают примерно по 25 000 рублей за сутки. То есть 10 суток – 250 тысяч. Но частным «скорым» ковидные надбавки не дали. Поэтому у нас получают поменьше немножко. А до эпидемии зарабатывали существенно меньше – 10–12 тысяч рублей за сутки.

– Почему так зарплаты выросли?

– Потому что, во-первых, риски, во-вторых, мы стали больше зарабатывать и смогли платить врачам больше. Ну, и рынок сыграл свою роль. Чтобы нам удержать врачей, пришлось поднять цены на услуги скорой помощи.

– Сколько сейчас стоит вызов частной «скорой»?

– С 1 февраля у нас вызов стоит 12 тысяч 800 рублей за час.

– То есть если «скорая» стоит пять часов в очереди в больницу, то больному надо заплатить вам 64 тысячи?

– Ну, совесть нам не позволяет этого делать. В очереди мы берем 50%. Просто мы сами для себя решили, что если мы встаем в очередь (а очереди были и по 10 часов), то брать по 12 тысяч с пациента неправильно. За час в очереди мы берем по 6 тысяч – хотя это не наша вина, но и, конечно, не вина пациентов. И пациенты, в общем, понимают, что использование частной «Скорой» обойдется недешево – есть клиенты, которые платили по 40 тысяч, есть – по 70 тысяч. Но мы их всех честно предупреждали.

– А чем коммерческая «скорая» лучше государственной?

– На клиента ориентируемся. Мы можем поехать в любой район города и в область, региональные «скорые» этого делать не могут, у них своя земля – от сих до сих. Мы можем уделить пациенту времени столько, сколько ему нужно. Мы можем перевезти его из пункта А в пункт Б, чем городская «скорая» не занимается. Мы можем взять у больного ПЦР, анализ крови, всю биохимию, можем отвезти его на КТ, можем отвезти в частные клиники (но это если не с ковидом). Городская служба туда не поедет в принципе.

– Вы неоднократно писали, как машины скорой помощи в Петербурге часами стоят в очередях, чтобы передать ковидного пациента в приемные покои больниц. Кто в этом виноват?

– То и дело десятки «скорых» по три-пять часов стоят перед больницами. А в первую волну и по 12 часов стояли. Находиться в машине и персоналу, и пациенту тяжело: ни поесть, ни в туалет сходить нормально. Машина скорой помощи для такого не предназначена. Понятно, если «скорая» стоит в очереди, значит, ее не дождутся в городе. За четыре часа стояния в очереди десять бригад «скорых» могли бы оказать помощь 35–40 больным.

Очереди спорадически возникают, то в одной больнице, то в другой, то в одно время суток, то в другое. Это наводит на мысль, что наверняка можно от очередей избавиться, если правильно выстроить логистику. А этого не получается почему-то.

– Реакция властей на ваши выступления была?

– Мне лично никто никогда ничего не высказывал, хотя слухи о недовольстве доходили. Были опосредованные реакции – то заявят, что никаких проблем у пациентов нет: в машине скорой помощи больному неплохо: врач есть, помощь оказывает, какие проблемы? То напишут, что граждане сами виноваты – тянут с вызовом «скорой». Но в целом сейчас стало лучше, чем в начале пандемии.

– У вас нет ощущения, что за два года пандемии мы про COVID-19 так ничего толком и не узнали?

– Это не так. Прогресс в понимании вируса за два года большой. Первые полгода – да, было ничего непонятно. Серьезные специалисты молчали, потому что не могли честно сказать: «Люди, мы ничего не знаем. Мы столкнулись с новой реальностью». В связи с этим появилось очень много фейковых рекомендаций, какие-то вымыслы. Про то, что цинк от ковида помогает, и про витамин D, и что горло надо полоскать спиртовыми растворами. Сейчас и Facebook, и YouTube такие фейки блокируют, предупреждают, в этом они молодцы.

 

К сожалению, это такой большой бизнес. Поэтому в рекомендациях Минздрава стоят «Арбидол» и «Фамвир». И участковый врач, приходя к пациенту с ковидом, этот протокол должен соблюдать.

 

– А на самом деле, чем COVID-19 лечить?

– На самом деле никакого лечения коронавирусной инфекции нет и никогда не было. А в больницах врачи лечат осложнения от коронавируса, а не сам вирус.

– Но есть же методики Минздрава?

– Да-да. Но там ничего нет. Из трехсот страниц в рекомендациях Минздрава про амбулаторное лечение написано странички полторы. Там про «Арбидол», который не работает. Все эти противовирусные препараты – «Гриппферон», «Арбидол», «Амиксин», «Анаферон», «Ингавирин», «Виферон», «Полиоксидоний» – они не лечат, но причиняют урон кошелькам доверчивых пациентов.

– Вы воюете со всеми лекарствами?

– Я не с лекарствами воюю, а говорю о том, что надо правильно устанавливать показания. «Интерферон» или «Полиоксидоний» у нас в стране совершенно легальны и законны, но они же не помогают. Нет достоверных данных по этим препаратам в мире, на английском их не найти. Также с ноотропами, с гепатопротекторами. Куча групп препаратов, которые либо имеют очень ограниченное действие на какие-то конкретные заболевания, либо реально не работают. Это может быть вспомогательной терапией – то есть в дополнение к основному лечению.

К сожалению, это такой большой бизнес. Поэтому в рекомендациях Минздрава стоят «Арбидол» и «Фамвир». И участковый врач, приходя к пациенту с ковидом, этот протокол должен соблюдать.

И вот нормальный врач должен сказать больному: «Да, я должен вам назначить «Арбидол». Но я знаю, что «Арбидол» не прошел европейских клинических исследований, есть данные, что он не помогает. Так что принимать его или нет – выбор ваш». Вы, кстати, знаете, что 323-й федеральный закон «Об основах охраны здоровья граждан в РФ» подразумевает, что лечение выбирает пациент.

– Я думал, врач.

– Нет. Врач рекомендует лечение. Врач вам может написать: «Вот вам схема из десяти пунктов, принимайте, пожалуйста». А пациент: «О! Первое-второе-третье не буду покупать, потому что дорого, четвертый пункт бабушка у соседей принимала и умерла. Выберу одно что-то из десяти». И это право пациента. У больного нет ответственности, если он не выполнит назначения врача. А у врача есть ответственность, если пациент не выздоровеет. Врач за это понесет не наказание, но с него будет спрос: почему у тебя пациент не выздоровел. То есть у врача есть обязанность назначить, но нет права контролировать и заставлять. У пациента, наоборот, есть право ничего не принимать – и это касается не только лекарств, но и обследований. То есть пациент выбирает себе и лечение, и препараты, и то, как часто их принимать.

– А это плохо, на ваш взгляд?

– Если бы у нас были дисциплинированные пациенты, которые платили бы за страховку из своих денег, и стоимость страховки увеличивалась бы в случае болезни, думаю, люди бы больше прислушивались к рекомендациям врачей. У нас это ни на что не влияет. Народ сам решает, чем ему лечиться. С началом пандемии вынесли из аптек все антибиотики, гормоны и антикоагулянты.

– А разве антибиотики не нужны – их же выписывали больным ковидом?

– Было такое. Но сейчас ВОЗ отказался от антибиотиков. Хотя даже сейчас знакомые мне присылают рецепты с назначенными им антибиотиками, при том, что по ним нет клинического протокола. Все-таки недостаточная компетентность врачей первичного звена, безусловно, имеет место. Часть врачей живет какими-то понятиями многолетней давности, ничего нового не читает. Что пандемия выявила, так это то, что сложности с первичным звеном у нас очень серьезные.

 

Не должен пациент решать, что ему надо делать. Люди принимают те советы, которые легче исполнить.

 

– А компьютерная томография легких – год назад все с подозрением на ковид ездили на КТ, чтобы понять, надо тебе в больницу или не надо.

– Одно время не брали в больницы без КТ. Слава богу, ВОЗ разобрался и это требование убрали.

– То есть сейчас неважно, какой процент поражения легких у больного?

– Врач лечит пациента, оценивая его состояние. Если он видит, что вы кашляете, у вас температура, он отправляет вас в больницу. Принцип один – если вам плохо, вызывайте «скорую», поезжайте в больницу. Если вы просто немного покашляли и вам КТ показал какое-то поражение, то вам в больницу не надо.

Сейчас это сумасшествие с КТ ушло. А первая волна действительно перевернула медицину с ног на голову, потому что люди сами стали решать, что им надо делать. Они не ходили к врачу, они сразу требовали: нам надо ПЦР, нам надо КТ, нам надо тест на антитела. Народ побежал косяком в лаборатории и поднял их прибыль в разы, хотя тест на антитела, по большому счету, ни о чем не говорит.

Количество антител говорит только о том, было соприкосновение с вирусом или не было. Для этого есть не количественный способ, а качественный – «да» или «нет». А все эти «У меня 2500 антител». «А у меня было 5000, а стало 1000» – это ни о чем. Сейчас рекомендация ВОЗ – вообще не обращать на это внимание.

– Но лаборатории на этом заработали.

– Конечно, спрос порождает предложение. Есть запрос на сдачу антител – лаборатории говорят: «Welcome. Нет вопросов». Но, с другой стороны, это неправильно. Не должен пациент решать, что ему надо делать. Люди принимают те советы, которые легче исполнить. Прочитали, что надо принимать БАДы с цинком, решили: хорошее решение, пошли в аптеку, накупили БАДов, бессмысленно их пьют. А то, что на самом деле помогает: наладить режим питания, отдых, сон, – это трудно. Легче выпить БАД и сказать: «Я все вопросы со здоровьем решил». Легче горло водкой прополоскать или выпить немножечко, чем соблюдать дистанцию, чем носить хороший респиратор. И так вот во всем. У меня есть целые подборки фейковых методов лечения, которые, естественно, никогда никому не помогали и не помогут, но миллионы людей этому верят.

– Они хотя бы безвредные?

– У каждого препарата есть показания. Вот витамин D – нормальный препарат, дети его могут принимать, женщины в период менопаузы или болеющие остеопорозом. Но принимать его для профилактики ковида бессмысленно.

– Какие-то правильные народные методы лечения ковида вы встречали?

– Не было ни одного.

– Все было бы проще, если бы каждый мог позвонить врачу и рассказать о том, что у него болит, а врач бы готов был каждого выслушать.

– Дистанционно лечить первичных пациентов – это крайне контрпродуктивно, потому что заболевший человек не всегда может рассказать правильно, сделать акценты на важных вещах. Хороший терапевт посмотрел вживую на пациента – и ему понятно уже многое. Великие русские терапевты вообще рекомендовали всегда осматривать пациентов голым, потому что очень много «находок» на теле обнаруживается. Варикозно расширенные вены, воспаления, вросший ноготь, подагра, и все это можно увидеть визуально. Сколько раз врачи ставили диагноз «инфаркт», когда пациент начинал рассказывать по телефону: «Болит слева. Уже не могу ни спать, ни есть. Да, это сердце». Конечно, любой врач на такой рассказ по телефону скажет: «Вызывай «скорую», делай кардиограмму». А на самом деле у больного герпес, который и дает боли. И это можно увидеть, стоит только поднять пациенту футболочку.

– Народ занимается самолечением, потому что в поликлиниках очереди.

– Конечно, захлебнулась с ковидом амбулаторная медицина, плюс еще заболело поначалу много докторов. И тут нет правых и виноватых. Но людям все равно надо адекватно оценивать свое состояние. У нас, кстати, появилось разделение на пожилых и молодых пациентов. Старшее поколение тянет до последнего: «Что я буду врачей беспокоить! И так потерплю». А молодые наоборот бегут: «Ай-яй-ай, у меня 37,1, скорее спасайте меня. Давайте «Арбидол», капельницы ставьте с гормонами».

– Ограничения, которые у нас вводились для борьбы с распространением ковида, вы одобряете? Локдауны, масочные режимы.

– Это не мы придумали. Все страны через это прошли. Более эффективного метода, чем изоляция, увеличенная дистанция между людьми и респираторы, пока не придумали. Хотя то, что нельзя было выходить в парки,– полная глупость. Это сразу стало понятно. Наоборот – надо было на улицу всех гнать.

Сейчас Институт Хопкинса в Америке заявил, что самым эффективным оказалось закрытие баров и ресторанов. Потому что там люди сидят долго в закрытом помещении, контактируют. Закрытие ресторанов дает снижение заболеваемости процентов на 10. А вот закрытие торговых центров ничего не дает – ты зашел в магазин, купил продукты, вышел, минимум контактов.

 

Почему у нас больше умирают? Потому что не привыкли слушать рекомендации. Потому что не доверяют врачам (до 50% не доверяют, если верить опросам), а верят народным средствам, колдунам, бабкам, астрологии, картам Таро.

 

– То есть вы бы частичный локдаун объявили?

– Сейчас мне кажется, что надо было объявить большой локдаун. Оставить только то, что обеспечивает жизнедеятельность. За это время всех привить. Подождать еще две недели, чтобы антитела сформировались, и тогда всех выпустить в масках. Но это теоретически. Практически такое трудно осуществить.

Так почти сделали в Израиле – удалось за короткое время привить большее количество людей. Но, к сожалению, вирус еще хитрее оказался. Выяснилось, что коллективного иммунитета не достичь, а никто про это не знал. Но все равно смертность в Израиле на колоссальное число меньше, чем у нас.

– А в России почему смертность высокая?

– Совокупность факторов. Во-первых, очень много мест, где одна больница на весь город. Всех туда и везут. А больница не приспособлена, специалистов нет, коек не хватает. Бывало, «скорая» ждет, когда кто-то умрет, чтобы на его место положить нового больного. Надо было срочно строить мобильные госпитали. По военным технологиям. Мы в армии медсанбат за 10 часов ставили – конечно, это не ковидный госпиталь, но и его построить быстро можно.

Еще одна причина – поначалу кто взялся лечить? Хирурги, травматологи, эндокринологи, гинекологи, офтальмологи – всех бросили. Они никогда этим не занимались. Протоколов внятных нет. Ничего не помогает. Паника была во время первой волны не только у пациентов (страх заразиться, заболеть тяжело, попасть в больницу, попасть в реанимацию, попасть на ИВЛ…), но и у врачей тоже.

Почему у нас больше умирают? Потому что не привыкли слушать рекомендации. Потому что не доверяют врачам (до 50% не доверяют, если верить опросам), а верят народным средствам, колдунам, бабкам, астрологии, картам Таро. Интеллигентные люди мне говорят: «А дай-ка я буду сейчас голодать и углеводную диету применю». Хотя диеты здоровому человеку не нужны. Это какой-то ужас, жуткая медицинская и биологическая безграмотность.

– Статистике заболеваемости и смертности вы верите?

– До сих пор ничего не ясно. Надеюсь, разберутся потом, года через два после эпидемии. И цифры по летальности будут, скорее всего, совсем другие – ниже, чем сейчас.

– Есть теория, что можно было панику из-за ковида и не устраивать? Что это не самая страшная болезнь, которая свалилась на человечество.

– Сложный вопрос. В общем, понятно, что если прекратить делать ПЦР-тесты, то сразу эпидемия куда-то уйдет. И 80% бы ничего не заметили, как обычно: «Леденец рассосем – и все пройдет». Но государства пошли другим путем. Во-первых, вначале никто не знал, как пойдет, может, мор будет такой, что с улиц придется забирать трупы. А во-вторых, решили, что жизнь одного человека важнее, чем экономика.

– А сейчас наоборот решили?

– А сейчас наоборот, потому что экономика может не выдержать.

– Говорят, вот-вот пандемия закончится?

– Никто не знает, на самом деле. Я думаю, что коронавирус еще будет нас мучить в разных вариантах.

– Будет и новая эпидемия?

– Будет. Может быть, через 5 лет, может, через 10. Некоторые говорят, что у таких эпидемий двадцатилетний цикл.

– Если ковид закончится, спрос на «скорые» упадет?

– Мы с 1999 года работаем, а ковид начался, извините, только в 2020-м. До ковида были совершенно другие задачи – у нас было очень много поездок за границу за пациентами, были межрегиональные перевозки, которых сейчас нет. Значит, кончится ковид, и они возобновятся, найдется что-то еще. Забудут про коронавирус, вспомнят про инфаркты, про инсульты, про травму. Может, мы цены снизим – мы же на рынок смотрим, это бизнес, это нормально.

Сергей Балуев